"...Я изобретатель каруселей, танцев, музыки, комедии и всех новейших французских мод. Одним словом, я Асмодей, по прозванию Хромой Бес..."©
3 года, целых 3 года я не мог писать даже короткие рассказы. Кризис был полнейший. Ролевые с постами по 10 строк - пожалуйста, а вот рассказы не получались. А вот сегодня что-то конкретно пробило на писанину по теме одного из моих персов ролевого мира.
«Второй день после того, как отравили Бонапарта. Словно проклятые свергнутым диктатором напоследок, люди продолжают умирать, и не важно – узник это или стража. Замок Ив пустеет. Вот, слышите, понесли ещё одного. Судя по грохоту досок это кто-то из своих. Да, ведь солдат увозят во временных дубовых гробах, передают семьям, перекладывают на роскошные подушки и торжественно хоронят после долгого церемониала отпевания, а нас запихивают в мешки из-под скотского дерьма и выкидывают в море с булыжником на шее, чтобы труп не всплывал.
У меня было всё. Имя, богатства, блестящая карьера верховного королевского судьи, любимые женщины, здоровье как у молодого мужчины, жена, дочь и, кажется, пять или чуть больше, лет назад родившийся сын. Казалось, не так много, но для старика моего возраста (напомню, мне вчера должно было исполниться 67, но поздравил меня только вон тот здоровенный крыс, что сейчас лежит у стены лапками к верху - его тоже задела эта зараза, а ведь крысы, говорят, самые живучие создания на земле) это целое состояние. А сейчас я смотрю на себя и не узнаю. Хилый, совсем потерявший форму старикашка, записывающий на стенах свою историю, чтобы окончательно не потерять рассудок. Хотя я уже давно потерял его. С тех пор, как Дантес свершил свою месть, я каждый день вижу их всех… и сейчас. Не поверите, но за моей спиной стоит Эрмина Данглар, совсем ещё молодая, и вертит в тонких хрупких пальчиках, которые я так любил, тот самый платок со своими инициалами, а он в крови. Не убивал я Бернадетто, не убивал!» - Тут запись оборвалась, и кусок глиняной красной тарелки хрустнул под напором кулака, вжавшегося в холодную тюремную стену. Бледный старик забился в угол, обняв колени свободной рукой, и уставился в пустоту, которая была таковой лишь для обычных людей. Бывший судья же видел мир, не доступный сознанию, находящемуся в здравие. Что же заставило мужчину потерять над собой контроль и подчиниться страху? А как отреагировали бы вы, если бы перед вами предстал человек, уничтоживший вашу жизнь, а в его руке за крохотную ножку, словно не нужная кукла, болтался бы трупик младенца? У мальчика были с корнем вырваны лёгкие – задохнулся. А Дантес стоял за спиной Эрмины и добродушно улыбался. Так, как улыбался на допросе по делу о доносе.
- Он, Бонапарт, зашёл ко мне в каюту и попросил свезти письмо какому-то другу или знакомому – признательность за давнюю услугу. Вот и всё. – Говорил тот, активно жестикулируя руками, как это привыкли делать бывалые моряки, которым и на земле чудится качка. Младенец же болтался в его руке, разбрызгивая кровь по всей камере.
Лёгкие Вильфора перехватило. Уже давно мужчину преследовало ощущение, что в них медленно заливают свинец, но не такое сильное, как сейчас. Грудная клетка затянулась стальным прутом от бочки, совсем не двигаясь. Сердце же наоборот – бешено заколотилось, стараясь вырваться из запертой груди. Не трудно догадаться, что это первые признаки того, что пары ртути достигли его камеры и судья один из тех, кого скоро сбросят в море к остальным погибшим от отравления, но самому Жерару это казалось чем-то душевным. Не редко ведь душевная боль переходит в физическую.
- Отойди от неё! – Вдруг выкрикнул старик, вскочив на ноги, и пытаясь схватить призрачное тело Монте-Кристо, с грохотом упал на сырой каменный пол, поскользнувшись.
За тяжёлой кованой дверью камеры раздался издевательский смех. Да, конечно, грех не посмеяться над тем, кто за один вечер из самых верхов опустился в самые низа, и мучился в них на протяжении пяти лет. Мучился, страдая галлюцинациями и кратковременными потерями памяти, которые возвращали весьма популярным тогда способом – болью. А именно старыми добрыми пытками Испанской инквизиции, которые психиатры взяли себе в помощь для «лечения» тяжелобольных узников замка Ив, который был ещё и психиатрической лечебницей по совместительству. Но тут не выживал ни кто. Умирали либо от зараз и отравлений, либо от пыток. Редко кто заканчивал от старости лет.
Смех принадлежал двум солдатам Французского легиона, нанятым для помощи с трупами. Один был совсем ещё юнец, второй постарше лет на двадцать, но сам ещё не седой. Их задача была проста – находить трупы и выкидывать их. Как и положено хорошему армейцу, эти двое выполняли приказы чётко, не смотря на то, что через день оба умрут почти в один и тот же час, надышавшись сегодня всё той же ртути. Как только хохот замолк, замок Ив вновь накрыла подозрительная тишина. Лёгким кивком головы старший приказал юнцу проверить «обстановку». Достаточно было просто открыть окошко для подачи еды, чтобы увидеть лежащий в самом центре комнатки труп старика. Прискорбно было видеть такой конец знаменитого судьи. Все ожидали от него особых последних слов, мудрых и философских, а получилось так, что он выкрикнул бред сумасшедшего. Нет, солдаты не были согласны с методами Вильфора, и даже были рады, что таинственный Монте-Кристо, оказавшийся Эдмоном Дантесом, разоблачил его. Но такой гнусный конец, да ещё и в стенах тюрьмы, не пожелаешь и злейшему врагу.
- Луи, а с ним как? – Кротко спросил старшего юный солдат, отворачиваясь от двери и морща нос. То ли в недовольстве о того, что придётся опять тащить кого-то, то ли от самого вида трупа, которые уже и так снятся периодически в кошмарах.
- Он из заключённых – Прохрипел солдат, почесав вспотевший под фуражкой, затылок. – Давай его в мешок пока, а там как скажут, но я не уверен, что над ним смилуются.
Так и случилось. Труп старика был выброшен в море вместе с остальными мёртвыми узниками, общее количество которых, за эти два дня насчитали – 28 человек.
Однако теперь стоит вернуться к самому графу Жерару де Вильфору – к тому моменту, как он очутился на полу тюремной камеры, упав в попытке наброситься на призрака.
Удар пришёлся на ладони, чему мужчина был весьма удивлён, так как последние три года совсем не мог совладать со своими действиями. Всему причиной была абсолютная разконцентрация и не способность видеть реальный мир таким, какой он есть. А сейчас он словно молодой ловкач, спокойно приземлился на руки. Не хорошо и даже обидно было лишь то, что при падении на сырой пол, он испачкал фрак…
Стойте, как фрак? Пару секунд назад мужчина был одет в простые штаны из мешковины и грубую рубаху. Да, этот факт заметил и сам Вильфор, включая то, что в камере почему-то висело большое зеркало, а дверь была настежь открыта.
- Что за чёрт? – Спросил у влажного воздуха мужчина, поднимаясь и настороженно подходя к предложенному, сверкающему совсем не тюремной чистотой, экспонату.
Можно сказать совершенно уверенно то, что увиденное шокировало Жерара так, как не шокировало даже то, что он не распознал в Монте-Кристо Эдмона Дантеса. Мужчина, смотревший на старика из будто бы параллельного мира, был чрезвычайно похож на него, но бывший судья не верил, что видит себя лет так в 40, максимум в 45. Казалось, что это было слишком давно и не правда, ведь каждый день в тюрьме сам по себе длится как год, а то и несколько лет. Итак, кто же стоял там, отряхивая испачканные брюки фрака?
Надо сказать, что роста он был не выше среднего, но и не ниже – около 178 см. При этом его телосложение, которое было прекрасно заметно, так как костюм хорошо облегал всё тело, можно назвать атлетически идеальным. Широкие плечи, на которые так и просилась судейская мантия или доспех, широкая грудь, обычно присущая качкам, но при этом мужчина таким не был, а, наоборот, про него спокойно можно сказать – худой. От худосочного телосложения совсем его отличал лишь каменный пресс с характерно выделенными «кубиками». (Да, Вильфор так заинтересовался собой, что немедленно расстегнул рубашку). Так же на теле виднелся не густой, но мягкий мужественный волосяной покров, элегантно сочетающийся своим каштановым цветом со смугловатой кожей мужчины. Руки же имели красивый стальной рельеф, но при этом не так чтобы очень выделяющийся, что придавало ему шарм.
Застегнув рубашку обратно, мужчина перевёл взгляд на своё лицо. Ему казалось, что в глазах застыло каменное удивление, но в них не было ни чего. Совершенно ни чего. Вильфор помнил, что когда-то его глаза были голубыми – сверкающими блеском азарта и гордости. К старости они стали чуть темнее, но не потеряли выразительности. Сейчас же вокруг зрачков был лишь белый фон, только чуть-чуть поблёскивающий голубым, словно прозрачный цветной хрусталь, но в стекле можно увидеть отражения, а в его глазах даже его не было. Пустота и только, ставшая отпечатком сумасбродства. Лицо же наоборот, вернуло себе вид абсолютно здорового мужчины. Черты лица Жерара были достаточно крупные, но при этом очень выразительные: особенно немного крючковатый нос и кривоватые губы, обрамлённые аккуратной бородкой итальянского типа. Интересно то, что забросили в замок Ив его бритым, за пять лет судья сильно оброс и сейчас должен был увидеть себя гладко выбритым, но, видимо, что-то в нём такое изменилось, что появилась бородка, лишающая лицо Вильфора смазливости, которую замечали в нём раньше. Брови мужчины красивыми треугольниками с округлыми углами спокойно лежали, придавая пустому взгляду строгость. Он поднял одну из них, собирая на высоком лбу не особо выделяющиеся, но глубокие морщины. На миг показалось, что в этот момент его глаза ехидно сверкнули, но это был лишь свет, блеснувший из открытой двери. Густые каштановые волосы бывшего судьи, обрамлённые лёгкой сединой на висках и чёлке, зачёсанной назад, лежали мягкой периной, в которую так и хотелось запустить пальцы. В общем, тот, кто стоял в зеркале был по-настоящему красив. Англичане используют для таких мужчин слово handsome.
Но встреча со своим отражением продолжалась не долго. Покой француза, до сих пор находящегося в лёгком недоумении от того, что же всё-таки произошло, нарушил весьма знакомый Вильфору мужчина. Жаль только пять лет безумства затмили память, и он так и не вспомнил, где видел этого седовласого англичанина с тонкими, аристократическими чертами лица, но уж очень противными серо-голубыми водянистыми глазами и постоянной привычкой держать руки на манер молящегося.
Барбас, да, так его звали… Поправив свой вечный чёрный пиджак длиной до колен, он вошёл в камеру Вильфора и с торжественной интонацией Бродвейского шоумена произнёс – Добро пожаловать в Ад, граф де Вильфор, или мне звать вас господин Нуартье? Не удивляйтесь и не задавайте лишних вопросов. Вы просто мертвы, как и остальные 28 человек, находившихся в замке Ив эти два злосчастных дня. – Мужчина криво ухмыльнулся. Так как будто ему были на руку эти смерти и доставили удовольствие.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ НА ПОДХОДЕ
Жерар де Вильфор
Смерть или новая жизнь?
Смерть или новая жизнь?
«Второй день после того, как отравили Бонапарта. Словно проклятые свергнутым диктатором напоследок, люди продолжают умирать, и не важно – узник это или стража. Замок Ив пустеет. Вот, слышите, понесли ещё одного. Судя по грохоту досок это кто-то из своих. Да, ведь солдат увозят во временных дубовых гробах, передают семьям, перекладывают на роскошные подушки и торжественно хоронят после долгого церемониала отпевания, а нас запихивают в мешки из-под скотского дерьма и выкидывают в море с булыжником на шее, чтобы труп не всплывал.
У меня было всё. Имя, богатства, блестящая карьера верховного королевского судьи, любимые женщины, здоровье как у молодого мужчины, жена, дочь и, кажется, пять или чуть больше, лет назад родившийся сын. Казалось, не так много, но для старика моего возраста (напомню, мне вчера должно было исполниться 67, но поздравил меня только вон тот здоровенный крыс, что сейчас лежит у стены лапками к верху - его тоже задела эта зараза, а ведь крысы, говорят, самые живучие создания на земле) это целое состояние. А сейчас я смотрю на себя и не узнаю. Хилый, совсем потерявший форму старикашка, записывающий на стенах свою историю, чтобы окончательно не потерять рассудок. Хотя я уже давно потерял его. С тех пор, как Дантес свершил свою месть, я каждый день вижу их всех… и сейчас. Не поверите, но за моей спиной стоит Эрмина Данглар, совсем ещё молодая, и вертит в тонких хрупких пальчиках, которые я так любил, тот самый платок со своими инициалами, а он в крови. Не убивал я Бернадетто, не убивал!» - Тут запись оборвалась, и кусок глиняной красной тарелки хрустнул под напором кулака, вжавшегося в холодную тюремную стену. Бледный старик забился в угол, обняв колени свободной рукой, и уставился в пустоту, которая была таковой лишь для обычных людей. Бывший судья же видел мир, не доступный сознанию, находящемуся в здравие. Что же заставило мужчину потерять над собой контроль и подчиниться страху? А как отреагировали бы вы, если бы перед вами предстал человек, уничтоживший вашу жизнь, а в его руке за крохотную ножку, словно не нужная кукла, болтался бы трупик младенца? У мальчика были с корнем вырваны лёгкие – задохнулся. А Дантес стоял за спиной Эрмины и добродушно улыбался. Так, как улыбался на допросе по делу о доносе.
- Он, Бонапарт, зашёл ко мне в каюту и попросил свезти письмо какому-то другу или знакомому – признательность за давнюю услугу. Вот и всё. – Говорил тот, активно жестикулируя руками, как это привыкли делать бывалые моряки, которым и на земле чудится качка. Младенец же болтался в его руке, разбрызгивая кровь по всей камере.
Лёгкие Вильфора перехватило. Уже давно мужчину преследовало ощущение, что в них медленно заливают свинец, но не такое сильное, как сейчас. Грудная клетка затянулась стальным прутом от бочки, совсем не двигаясь. Сердце же наоборот – бешено заколотилось, стараясь вырваться из запертой груди. Не трудно догадаться, что это первые признаки того, что пары ртути достигли его камеры и судья один из тех, кого скоро сбросят в море к остальным погибшим от отравления, но самому Жерару это казалось чем-то душевным. Не редко ведь душевная боль переходит в физическую.
- Отойди от неё! – Вдруг выкрикнул старик, вскочив на ноги, и пытаясь схватить призрачное тело Монте-Кристо, с грохотом упал на сырой каменный пол, поскользнувшись.
За тяжёлой кованой дверью камеры раздался издевательский смех. Да, конечно, грех не посмеяться над тем, кто за один вечер из самых верхов опустился в самые низа, и мучился в них на протяжении пяти лет. Мучился, страдая галлюцинациями и кратковременными потерями памяти, которые возвращали весьма популярным тогда способом – болью. А именно старыми добрыми пытками Испанской инквизиции, которые психиатры взяли себе в помощь для «лечения» тяжелобольных узников замка Ив, который был ещё и психиатрической лечебницей по совместительству. Но тут не выживал ни кто. Умирали либо от зараз и отравлений, либо от пыток. Редко кто заканчивал от старости лет.
Смех принадлежал двум солдатам Французского легиона, нанятым для помощи с трупами. Один был совсем ещё юнец, второй постарше лет на двадцать, но сам ещё не седой. Их задача была проста – находить трупы и выкидывать их. Как и положено хорошему армейцу, эти двое выполняли приказы чётко, не смотря на то, что через день оба умрут почти в один и тот же час, надышавшись сегодня всё той же ртути. Как только хохот замолк, замок Ив вновь накрыла подозрительная тишина. Лёгким кивком головы старший приказал юнцу проверить «обстановку». Достаточно было просто открыть окошко для подачи еды, чтобы увидеть лежащий в самом центре комнатки труп старика. Прискорбно было видеть такой конец знаменитого судьи. Все ожидали от него особых последних слов, мудрых и философских, а получилось так, что он выкрикнул бред сумасшедшего. Нет, солдаты не были согласны с методами Вильфора, и даже были рады, что таинственный Монте-Кристо, оказавшийся Эдмоном Дантесом, разоблачил его. Но такой гнусный конец, да ещё и в стенах тюрьмы, не пожелаешь и злейшему врагу.
- Луи, а с ним как? – Кротко спросил старшего юный солдат, отворачиваясь от двери и морща нос. То ли в недовольстве о того, что придётся опять тащить кого-то, то ли от самого вида трупа, которые уже и так снятся периодически в кошмарах.
- Он из заключённых – Прохрипел солдат, почесав вспотевший под фуражкой, затылок. – Давай его в мешок пока, а там как скажут, но я не уверен, что над ним смилуются.
Так и случилось. Труп старика был выброшен в море вместе с остальными мёртвыми узниками, общее количество которых, за эти два дня насчитали – 28 человек.
Однако теперь стоит вернуться к самому графу Жерару де Вильфору – к тому моменту, как он очутился на полу тюремной камеры, упав в попытке наброситься на призрака.
Удар пришёлся на ладони, чему мужчина был весьма удивлён, так как последние три года совсем не мог совладать со своими действиями. Всему причиной была абсолютная разконцентрация и не способность видеть реальный мир таким, какой он есть. А сейчас он словно молодой ловкач, спокойно приземлился на руки. Не хорошо и даже обидно было лишь то, что при падении на сырой пол, он испачкал фрак…
Стойте, как фрак? Пару секунд назад мужчина был одет в простые штаны из мешковины и грубую рубаху. Да, этот факт заметил и сам Вильфор, включая то, что в камере почему-то висело большое зеркало, а дверь была настежь открыта.
- Что за чёрт? – Спросил у влажного воздуха мужчина, поднимаясь и настороженно подходя к предложенному, сверкающему совсем не тюремной чистотой, экспонату.
Можно сказать совершенно уверенно то, что увиденное шокировало Жерара так, как не шокировало даже то, что он не распознал в Монте-Кристо Эдмона Дантеса. Мужчина, смотревший на старика из будто бы параллельного мира, был чрезвычайно похож на него, но бывший судья не верил, что видит себя лет так в 40, максимум в 45. Казалось, что это было слишком давно и не правда, ведь каждый день в тюрьме сам по себе длится как год, а то и несколько лет. Итак, кто же стоял там, отряхивая испачканные брюки фрака?
Надо сказать, что роста он был не выше среднего, но и не ниже – около 178 см. При этом его телосложение, которое было прекрасно заметно, так как костюм хорошо облегал всё тело, можно назвать атлетически идеальным. Широкие плечи, на которые так и просилась судейская мантия или доспех, широкая грудь, обычно присущая качкам, но при этом мужчина таким не был, а, наоборот, про него спокойно можно сказать – худой. От худосочного телосложения совсем его отличал лишь каменный пресс с характерно выделенными «кубиками». (Да, Вильфор так заинтересовался собой, что немедленно расстегнул рубашку). Так же на теле виднелся не густой, но мягкий мужественный волосяной покров, элегантно сочетающийся своим каштановым цветом со смугловатой кожей мужчины. Руки же имели красивый стальной рельеф, но при этом не так чтобы очень выделяющийся, что придавало ему шарм.
Застегнув рубашку обратно, мужчина перевёл взгляд на своё лицо. Ему казалось, что в глазах застыло каменное удивление, но в них не было ни чего. Совершенно ни чего. Вильфор помнил, что когда-то его глаза были голубыми – сверкающими блеском азарта и гордости. К старости они стали чуть темнее, но не потеряли выразительности. Сейчас же вокруг зрачков был лишь белый фон, только чуть-чуть поблёскивающий голубым, словно прозрачный цветной хрусталь, но в стекле можно увидеть отражения, а в его глазах даже его не было. Пустота и только, ставшая отпечатком сумасбродства. Лицо же наоборот, вернуло себе вид абсолютно здорового мужчины. Черты лица Жерара были достаточно крупные, но при этом очень выразительные: особенно немного крючковатый нос и кривоватые губы, обрамлённые аккуратной бородкой итальянского типа. Интересно то, что забросили в замок Ив его бритым, за пять лет судья сильно оброс и сейчас должен был увидеть себя гладко выбритым, но, видимо, что-то в нём такое изменилось, что появилась бородка, лишающая лицо Вильфора смазливости, которую замечали в нём раньше. Брови мужчины красивыми треугольниками с округлыми углами спокойно лежали, придавая пустому взгляду строгость. Он поднял одну из них, собирая на высоком лбу не особо выделяющиеся, но глубокие морщины. На миг показалось, что в этот момент его глаза ехидно сверкнули, но это был лишь свет, блеснувший из открытой двери. Густые каштановые волосы бывшего судьи, обрамлённые лёгкой сединой на висках и чёлке, зачёсанной назад, лежали мягкой периной, в которую так и хотелось запустить пальцы. В общем, тот, кто стоял в зеркале был по-настоящему красив. Англичане используют для таких мужчин слово handsome.
Но встреча со своим отражением продолжалась не долго. Покой француза, до сих пор находящегося в лёгком недоумении от того, что же всё-таки произошло, нарушил весьма знакомый Вильфору мужчина. Жаль только пять лет безумства затмили память, и он так и не вспомнил, где видел этого седовласого англичанина с тонкими, аристократическими чертами лица, но уж очень противными серо-голубыми водянистыми глазами и постоянной привычкой держать руки на манер молящегося.
Барбас, да, так его звали… Поправив свой вечный чёрный пиджак длиной до колен, он вошёл в камеру Вильфора и с торжественной интонацией Бродвейского шоумена произнёс – Добро пожаловать в Ад, граф де Вильфор, или мне звать вас господин Нуартье? Не удивляйтесь и не задавайте лишних вопросов. Вы просто мертвы, как и остальные 28 человек, находившихся в замке Ив эти два злосчастных дня. – Мужчина криво ухмыльнулся. Так как будто ему были на руку эти смерти и доставили удовольствие.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ НА ПОДХОДЕ